§ 217. Стилистические приемы использования сложного синтаксического целого

1. В идеальном виде сложное синтаксическое целое состоит из зачина, средней части и концовки и выделяется в абзац. Но в нестрогих стилях и жанрах (то есть не в официальном и не в научно-академическом) для выражения авторской модальности могут быть использованы различного рода трансформации сложного синтаксического целого. В нем может отсутствовать один или даже два его структурных компонента. Например: …Барсук взвизгнул и с отчаянным воплем бросился обратно в траву. Он бежал и голосил на весь лес, ломал кусты и плевался от негодования и боли.

На озере и в лесу началось смятение. Без времени заорали испуганные лягушки, всполошились птицы, и у самого берега, как пушечный выстрел, ударила пудовая щука.
Утром мальчик разбудил меня и рассказал, что он сам только что видел, как барсук лечит свой обожженный нос. Я не поверил. (К. Паустовский).
Незаконченность двух первых прозаических строф хорошо ощущается. В первой (о барсуке) это передается глаголами несовершенного вида неограниченного действия (бежал, голосил, плевался), а во второй (о смятении) в лесу — глаголами с зачинательным значением (заорали, всполошились), которые требуют развития действия. Такие открытые прозаические строфы позволяют читателю «дорисовать» события, наполнить текст «скрытым» содержанием.

В других случаях с целью сразу погрузить читателя в ситуацию зачин опускается. Например: А были у него хорошие времена (В. Шукшин) — абсолютное начало рассказа.
Возможны и другие трансформации в структуре сложного синтаксического целого: пропуск средней части, смазанность границ, вклинивание чужеродных компонентов и т. п.

2. Отношения прозаической строфы с абзацем могут складываться следующим образом: 1) сложное синтаксическое целое равно абзацу; 2) абзац включает несколько сложных синтаксических целых; 3) сложное синтаксическое целое разбивается на абзацы.

Первый тип отношений характерен для информативных текстов. Он особенно необходим для малоподготовленного читателя (учебники для младших школьников). В художественной и публицистической прозе он придает тексту легкость, ясность, прозрачность, в некоторых случаях — динамичность.

Второй тип отношений говорит о необходимости восприятия информации не расчлененно, а в целом. Это характерно для рассуждений о сложных, многомерных связях между людьми, явлениями, событиями или о неразделимых явлениях и событиях. В художественных текстах даются обычно в один абзац «рассказ в рассказе», сны, воспоминания и т. п., чтобы выделить их вставной характер.

Деление сложного синтаксического целого на абзацы (третий тип отношений), отрыв от него какого-либо предложения приводит к тому, что приобретает особую значимость отрываемая часть прозаической строфы. См., например, конец рассказа А. П. Чехова «Архиерей»:
Через месяц был назначен новый викарный архиерей, а о преосвященном Петре уже никто не вспоминал. А потом и совсем забыли. И только старуха, мать покойного, которая живет теперь у зятя-дьякона в глухом уездном городишке, когда выходила под вечер, чтобы встретить свою корову, и сходилась на выгоне с другими женщинами, то начинала рассказывать о детях, о внуках, о том, что у нее был сын архиерей, и при этом говорила робко, боясь, что ей не поверят…
И ей в самом деле не все верили.

Последнее предложение связано с предыдущим очень тесно; более того, оно могло бы быть даже не самостоятельным предложением, а частью предыдущего сложного. Но у Чехова оно не только отделено, оторвано от синтаксически и семантически связанного с ним предыдущего предложения, но и является единственным предложением нового абзаца. Оторванность и автономность в тексте во много раз увеличивают смысловой объем этого предложения по сравнению с тем, что был бы у него в составе абзаца, равного сложному синтаксическому целому.

Деление текста на абзацы определяет и общий тон повествования, и конкретное смысловое и экспрессивное наполнение его отдельных частей. Ср., например, разное деление на абзацы отрывка из повести Марка Твена «Приключения Тома Сойера» в интерпретации разных переводчиков:
…И вот Бекки, проходя мимо учительского стола, стоявшего неподалеку от двери, заметила, что в замке торчит ключ! Можно ли было пропустить такой редкостный случай? Она оглянулась — вокруг ни души. Через минуту она уже держала книгу в руках. Заглавие «Анатомия», сочинение профессора такого-то, ничего ей не объяснило, и она принялась перелистывать книгу. На первой же странице ей попалась красиво нарисованная и раскрашенная фигура голого человека. В эту минуту на страницу упала чья-то тень: в дверях показался Том Сойер и краем глаза глянул на картинку. Бекки торопливо захлопнула книгу, но при этом нечаянно разорвала картинку до середины. Она сунула книгу в ящик, повернула ключ и разрыдалась от стыда и досады (в переводе К. Чуковского).
…И вот, проходя мимо кафедры, стоявшей возле самых дверей, Бекки заметила, что ключ торчит в ящике. Жалко было упустить такую минуту. Она оглянулась и увидела, что никого кругом нет, и в следующее мгновение книга уже была у нее в руках. Заглавие на первой странице — «Анатомия» профессора такого-то — ровно ничего ей не сказало, и она принялась листать книгу. Ей сразу же попалась очень красивая картинка, вся в красках: совсем голый человек.
В это мгновение чья-то тень упала на страницу — на пороге стоял Том Сойер, заглядывая в книжку через ее плечо. Торопясь захлопнуть книгу, Бекки рванула ее к себе и так неудачно, что надорвала страницу до половины. Она бросила книгу в ящик и расплакалась от стыда и досады (в переводе Н. Дарузес, 1953 г.)
Из-за разного деления на абзацы акценты в переводах существенно смещаются. В первом отрывке одна героиня — Бекки, а Том дается в ее восприятии, во втором — два действующих лица. Том дается как самостоятельный герой, он становится виновником случившегося. Выделение второго абзаца и, как следствие, появление второго активного героя драматизируют действие.